Дорожная зарисовка
Словесный пейзаж о красоте зимней дороги
Вот спустились сумерки и воздух стал темным, мягким. Сразу же лес по краям дороги объединился в монолитную твердь, склеенный этим воздухом. Обочина вдруг начала жить собственной жизнью — в свете фар ее рельеф становится похожим на объемную физическую карту мира. И проплывают мимо нас горы, равнины, низины, тектонические разломы, реки, а иногда, и целые океаны. Остатки покрышек становятся средневековыми замками, местами живописно разваленными, но, зачастую, готовыми к отпору орд мусора, разбросанного вдоль дороги. Проносящиеся мимо машины срывают с места эти осколки цивилизации и бросают на осаду крепостей подобно необъяснимому внутреннему голосу, который заставляет человека бросать нажитое добро и пускаться в странствия. Наверно, от этого в его движении столько же щемящей душу тоски, сколько и в неторопливом взгляде в даль, за горизонт. А еще, мне очень нравится остановиться на обочине и выйти из машины. Медленно оседает за ней пыльный след, поблескивая в фарах несущихся мимо железных монстров; урчащий мотор с осознанием хорошо выполненной работы вежливо интересуется, мол, не пора ли дальше; лампочка в салоне отбрасывает через окно причудливые тени. Но взгляд на этом долго не задерживается, он устремляется вверх, в небо. Иссиня-черной громадиной нависает оно над нами, куда ни кинь взгляд — всюду оно. И особенно это заметно именно на дороге — впереди дорога, дорога, дорога, вверху небо, небо, небо. Вновь сажусь я в созвездие автомобиля, и отправляюсь в полет к неизведанным мирам эдакой кометой, пытаясь домчаться до горизонта, где асфальтовая дорога плавно переходит в небесную. Наверное, звездочки, когда падают, тоже стремятся к этой недосягаемой черте.
Была странная пора — декабрь, этот старый, почтенный старец, принимающий управление миром у ветреного ноября, завершившего собой агонию пестрой осени, был совсем бесснежным. Нет, он, конечно, кидал пробные заряды снега, но не более. Такое ощущение, что загуляли они со старушкой осенью, забыли вдвоем о времени и сидят себе на завалинке, любуясь друг другом. Вот ведь, все как у людей — седина в голову, бес в ребро!
Погода стояла тихая-тихая. Черные ветви деревьев по краям дороги беспомощно таращились в небо, ожидая ласкового снежка. Редкие лужицы стягивались на ночь ледяной корочкой, но днем опять отражали серую кашу над нашими головами. Мы въехали на самый обычный пригорочек, на подобные которому въезжали уже не раз и не два. Луч от фар метнулся по однообразным тусклым деревьям и вдруг высветил настоящий сказочный лес! Широким клином к дороге сходились дерева, увешанные чистейшим серебром. Мириады огоньков тут же вспыхнули на них, отзываясь на свет наших фар, заиграли, запрыгали с ветки на ветку, приглашая порезвиться с ними в догонялки. Ах, какой это был контраст! Будто бы баба Яга заколдовала одну половину леса, а дед Мороз другую. Невольно сбросив скорость, я крутил головой во все стороны и везде серебряные брызги приветствовали меня. И я кричал в ответ: «Привет, сказка», а внимательные глазки лешего с хитрым прищуром смотрели на меня откуда-то изнутри и все подмечали. Вот потом будет кикиморам сказки рассказывать длинными зимними вечерами, что ездят на самоходных повозках всякие чудяки и думают, что они вымысел.